АСР «ЦЕНТР»
За 10 лет работы в сфере урбанистики видите ли вы прогресс?
Да, на разных уровнях. 10 лет назад аналитику в нашей сфере почти не покупали, а сейчас она конкурентна, востребована и производится как государственными, так и частными институциями. Крупные проекты теперь начинаются с исследований — это прорыв последних 5-7 лет.
В своих выступлениях вы не раз говорили о возвращении к идеям прошлого. Как это проявляется в современной урбанистике?
Это действительно любопытный феномен. Когда мы сегодня говорим о принципах комфортной городской среды — доступности услуг, пешеходной доступности, смешанной застройке — мы, по сути, воспроизводим нормы, которые уже были детально прописаны в советских строительных нормативах 1950-х годов. Тот же самый принцип «15-минутного города», который сейчас позиционируется как новация, на самом деле существовал в виде четких нормативов размещения социальной инфраструктуры в шаговой доступности.
Еще более показательный пример — современные жилые комплексы с общими пространствами. По своей сути они повторяют концепцию домов-коммун 1920-х годов, просто без идеологического наполнения. Те же самые принципы организации быта, только вместо «освобождения женщины от кухонного рабства» мы говорим о «коворкингах и лаунж-зонах».
Что особенно интересно — многие из этих идей приходят к нам через западные концепции, вроде «нового урбанизма», хотя их корни можно найти в нашем собственном градостроительном опыте. Получается своеобразный круговорот идей в урбанистике: мы забываем собственные наработки, затем заново открываем их через зарубежные публикации, и только потом осознаем, что это было в нашей практике десятилетия назад.
Но в этом есть и положительный момент — подобная цикличность подтверждает универсальность этих принципов. Видимо, существуют некие базовые параметры комфортной среды, остающиеся актуальными независимо от эпохи и политического строя. Просто каждое поколение заново формулирует их на своем языке.
Меняется ли сегодня подход к городской идентичности?
Раньше доминировали глобализация и тиражная архитектура, а сейчас — тренд на национальное своеобразие. Например, театр имени Камала в Казани, центр «Земля Олонхо» в Якутии, новое прочтение чеченской башенной архитектуры. Это похоже на «лоскутное одеяло» — поиск корней в местных традициях. Кроме того, в Москве произошел отказ от типовых проектов. Параллельно возрождаются градостроительные институты: если 10 лет назад их закрывали, то сегодня они укрупняются, получают госзаказы.
Урбанистика стала восприниматься иначе?
Раньше нас путали с архитекторами или называли «хипстерами» и «метросексуалами». Сейчас урбанистика — это экспертиза. Появились десятки образовательных программ, а термины вошли в лексикон чиновников и даже первых лиц страны.
10 лет назад я не смог бы назвать топ-10 ни вузов, ни компаний в этой сфере: их просто не было. Сегодня урбанистика оформилась как отрасль: есть конкуренция, школы, запрос на стратегирование. И это исторический шанс для всех, кто в ней работает.
За последние 10 лет появилось ли в российской урбанистике что-то принципиально новое, что могло бы стать нашим экспортным продуктом?
Это сложный вопрос, потому что настоящие инновации редко бывают «упакованы» в конкретные продукты. Но если говорить о тенденциях — да, есть вещи, которые можно считать нашим ответом на современные вызовы.
Во-первых, устойчивость городов. Пандемия, экономические кризисы, геополитическая турбулентность — все это обнажило уязвимости многих мегаполисов. Но наши крупные города, особенно Москва, показали поразительную адаптивность. Мы быстрее других выходили из кризисов, перестраивали общественные пространства, меняли логистику. Возможно, здесь формируется новый подход — я условно называю его «сильный город», сочетающий жизнестойкость, гибкость и скорость восстановления.
В чем конкретно проявляется этот «сильный город»?
Например, в транспорте. Наш электротранспорт (электробусы, их инфраструктура) — один из самых развитых в мире. Это не просто закупки техники, а полноценная экосистема: собственное производство, оптимизированные маршруты, зарядные станции.
Или цифровизация городских сервисов. Мы в топ-3 по уровню перевода госуслуг в электронный формат. Это не только удобство, но и устойчивость: система продолжает работать даже в кризисы.
Но главное — управленческие модели. Программа «Мой район», ревитализация промзон, стимулирование создания мест приложения труда — у нас появились комплексные программы, объединяющие десятки инициатив в единую систему с четкими KPI. За рубежом такие решения редкость, а у нас они уже дают результат.
А что с наследием? Кажется, здесь тоже есть интересные наработки...
Это отдельная история. После указа о возвращении объектов культурного наследия в хозяйственный оборот началась системная работа. Платформа «Наследие.ДОМ.РФ», модельные проекты вроде развития территории ансамбля усадьбы «Успенское» — мы учимся заново «привязывать» людей к истории через эти проекты.
Проблема в том, что в постсоветских странах была разорвана связь поколений. Здания — «ничьи», люди не чувствуют ответственности. Наш опыт восстановления этой связи через новые функции объектов (коворкинги, просветительские, культурные, образовательные центры) может быть востребован везде, где есть похожие проблемы, — а это почти весь бывший соцблок.
Получается, наше ноу-хау — это умение работать в кризисах?
Отчасти да. Мы научились быстро адаптировать управленческие системы даже в самых сложных условиях — взять тот же Грозный, где при всех вызовах один из лучших показателей по малому бизнесу.
Но важнее другое: у нас появляются тиражируемые стандарты — комплексное развитие территорий, среды для жизни, методики работы с малыми городами. Их уже покупают страны СНГ и БРИКС. Пока это не всегда «упаковано» в красивый маркетинг, но продукт конкурентоспособен.
Программа 200 мастер-планов — насколько она жизнеспособна? Реально ли это реализовать?
Мы участвовали в пилотном проекте по разработке мастер-планов для 25 городов Дальнего Востока. И я вам скажу: сам процесс создания этих документов уже произвел революцию в головах местных управленцев. Когда губернаторы, мэры и представители крупных корпораций впервые садятся за один стол, чтобы обсудить не текущие проблемы, а стратегию развития на 10-15 лет вперед, — это уже прорыв.
То есть ценность не столько в самих документах, сколько в процессе их создания?
Именно! Мастер-план — это прежде всего новый общественный договор, заставляющий всех ключевых игроков — власть, бизнес, местные сообщества — найти точки соприкосновения, понять взаимные интересы. Взять ту же Тынду — наш мастер-план для этого города вошел в пятерку лучших, потому что мы смогли объединить интересы и БАМа, и местных властей, и жителей.
Что нам дает мастер-план научно-технологических районов «Сириуса»?
«Сириус» — территория со специальным правовым режимом, по сути — лаборатория, открытая в интересах всей страны, где может быть выработано нечто новое, за рамками существующих практик. Фактически там апробируется индивидуальный подход к формированию мастер-плана инновационной территории развития, и, возможно, он станет частью большой программы, охватывающей 200 городов. Кроме того, здесь мы впервые широко обратились к опыту стран БРИКС+. В масштабе объединения конкурс стал крупнейшим событием для российской архитектурной конкурсной практики: еще никогда не привлекалось столько зарубежных экспертов. Была создана платформа, объединяющая таких лидеров профессионального сообщества, с которыми Россия раньше не работала. Это повлияет на всю нашу градостроительную, урбанистическую, архитектурную отрасль. Кроме того, иностранные эксперты обратили внимание на масштаб амбиций, происходящих в России изменений. «Сириус» и страна в целом привлекли к себе огромное внимание, и многие зарубежные профессионалы уже заявили о планах работать с нашими организациями в рамках инфраструктурных проектов.
Но где взять ресурсы на реализацию, особенно для небольших городов?
Здесь как раз самое интересное. На Дальнем Востоке опробована модель софинансирования, когда к государственным деньгам добавляются средства компаний, работающих на территории. «Росатом», «Норникель», РЖД — они все заинтересованы в развитии этих городов, потому что от качества жизни зависит и качество работы людей.
В Якутии, например, создан Фонд будущих поколений, куда «Алроса» и другие недропользователи отчисляют средства на развитие территории. Это умная модель: бизнес, который использует ресурсы региона, инвестирует в его будущее.
А если в городе нет крупных предприятий?
Тут включаются государственные механизмы. Но важно понимать: благополучие наших северных и дальневосточных городов — это вопрос национальной безопасности: они удерживают территорию, помогают сохранять особую идентичность. Мы не можем превратить их в вахтовые поселки — нужны полноценные сообщества с перспективой.
На что можно реально рассчитывать при реализации этих планов?
Если хотя бы треть из 200 мастер-планов будет реализована — это уже колоссальный эффект. Но даже не столько в квадратных метрах и инфраструктуре, сколько в изменении мышления. Когда у людей появляется понятный образ будущего их города, это меняет все — мотивацию, отношение к месту, качество жизни.
Мы же не просто документы разрабатываем — мы создаем основу для нового социального контракта между бизнесом, властью и жителями. И в этом, мне кажется, главная ценность всей программы.
Номер публикации: №31 29.08.2025